Март - апрель 1917 года: Россия на грани нервного срыва.
часть 2
ВОКЗАЛ ДЛЯ ДВОИХ
Сложная эквилибристика вокруг «мира без аннексий» была нарушена возвращением из эмиграции руководителя большевиков В. И. Ленина. Летописец революции Н. Н. Суханов оставил колоритное описание происходившего. Коротко перескажу его.
Вечер 3 апреля. Поезд ждали часам к одиннадцати. Площадь перед Финляндским вокзалом забита народом, трезвонящие трамваи с трудом «протискиваются» сквозь толпу. Над бесчисленными красными знамёнами растянут шитый золотом стяг с надписью «Центральный Комитет РСДРП (большевиков)». У бокового входа в бывшие «царские комнаты» выстроились воинские части. Пыхтят многочисленные автомобили, кое-где высовываются «страшные контуры» броневиков. В «царских комнатах» в ожидании не слишком приятных гостей томятся руководители Исполкома — мрачный Чхеидзе и от души веселившийся Скобелев. За стеклянными окнами лепились делегаты заводов и фабрик; слышались негодующие женские голоса: «Партийной-то публике приходится ждать на улице, а туда напустили... неизвестно кого!»
Наконец показался поезд. Оркестр заиграл «Марсельезу», раздались приветственные крики. Ленин вышел из вагона, поздоровался с товарищами по партии и проследовал туда, где его ожидали руководители Совета. Перед ним шествовал член Исполкома, большевик А. Г. Шляпников, без необходимости покрикивая: «Позвольте, товарищи, позвольте! Товарищи, дайте дорогу!» За Шляпниковым в сопровождении небольшой кучки людей в комнату почти бегом вошёл Ленин — в круглой шляпе, с иззябшим лицом и с роскошным букетом в руках. Добежав до середины комнаты, он остановился перед Чхеидзе, как будто натолкнувшись на совершенно неожиданное препятствие. Председатель Исполкома, не меняя траурного выражения лица, произнёс приветственную речь, выразив надежду, что прибывшие будут работать совместно с Советом ради сплочения демократии во имя революции. Ленин, по словам Суханова, «стоял с таким видом, как бы всё происходящее ни в малейшей степени его не касалось: осматривался по сторонам, рассматривал окружающие лица и даже потолок "царской комнаты", поправляя свой букет (довольно слабо гармонировавший со всей его фигурой)». Когда Чхеидзе закончил речь, Ленин, уже отвернувшись от делегации Исполкома, заговорил:
— Дорогие товарищи, солдаты, матросы и рабочие! Я счастлив приветствовать в вашем лице... и т. д., и т. п.
Он говорил о кипящей Германии, о Карле Либкнехте, о близком крахе всего европейского капитализма и закончил словами: «Да здравствует всемирная социалистическая революция!»
Вновь грянула «Марсельеза». Под крики толпы Ленин, освещаемый прожектором, вышел на парадное крыльцо и сел в пыхтящий бронированный автомобиль, однако масса запротестовала. Тогда он вышел из броневика, забрался на его крышу и произнёс ещё одну речь — об империалистической бойне...
В отличие от руководителей Петросовета, считавших, что между буржуазной революцией и революцией социалистической лежит длительный период свободного капиталистического развития, Ленин при¬шёл к убеждению, что Россия созрела для социализма. Есть крупные монополии, есть какой-никакой пролетариат, есть передовая марксистская партия (его собственная). Согласно теории К. Маркса, между капитализмом и грядущим торжеством пролетариата будет лежать длительная полоса межнациональных и гражданских войн. Поэтому Ленин был настроен на «превращение войны империалистической в войну гражданскую». Огромные жертвы его не пугали: надо — значит, надо.
Уже 7 апреля в большевистской газете «Правда» появились его «Апрельские тезисы», провозгласившие переход ко второму этапу революции, «который должен дать власть в руки пролетариата и беднейших слоёв крестьянства».
На состоявшейся вскоре партийной конференции Ленин заявил, что, как только крупнейшие капиталистические синдикаты будут поставлены под контроль Советов рабочих депутатов, «Россия одной ногой станет в социализм». Для остальных большевистских вождей такой подход был полной неожиданностью: они привыкли к более скромным задачам. Позицию Ленина с ходу поддержали только Инесса Арманд и Александра Коллонтай — недавняя меньшевичка, жена Шляпникова и троюродная сестра знаменитого поэта Игоря Северянина.
8 апреля «Правда» опубликовала статью Л. Б. Каменева «Наши разногласия». «Что касается общей схемы Ленина, — писал его соратник по большевистскому ЦК, — то она представляется нам неприемлемой, поскольку она исходит от признания буржуазно-демократической революции законченной и рассчитывает на немедленное перерождение этой революции в революцию социалистическую».
А вечером 8 апреля на Финляндском вокзале встречали В. М. Чернова — главного теоретика эсеров. «Без Чернова, — пишет Суханов, — вообще не было бы эсеровской партии, как без Ленина не было бы большевистской, поскольку вокруг идейной пустоты вообще не может образоваться серьёзная политическая организация».
Встреча получилась пышная, но по части организации эсеры сильно уступали большевикам: порядка на вокзале было значительно меньше. Вместо марксистского «Пролетарии всех стран...» висели эсеровские лозунги — «Земля и Воля», «В борьбе обретёшь ты право своё». Пришёл Керенский, старающийся вписаться в чуждую ему эсеровскую среду, но не дождался опаздывающий поезд и убежал, перепоручив миссию Зензинову.
Как и Ленин пятью днями раньше, Чернов вышел из вагона под звуки «Марсельезы», получил дежурный букет и, широко улыбаясь, протиснулся через толпу в «царскую комнату». Приветствия длились долго. Знатный гость ответил на них длиннейшей речью. Как и Ленин, Чернов с самого начала войны стоял на позиции Циммервальдской конференции социалистов, провозгласившей вслед за Марксом, что у пролетариата нет отечества. По приезде в Петроград он попытался добиться от Керенского «циммервальдской» линии, но потерпел неудачу и в Исполкоме следовал в фарватере Церетели.
На Ленина, нарушившего всеобщее (в верхах) согласие, обрушился шквал обвинений со стороны «буржуазной» прессы. Его возвращение в Россию через Германию в «пломбированном вагоне» само по себе было достаточно скандальным, и фельетонисты изощрялись в описаниях немецких железнодорожников, пропускающих поезд с Лениным впереди составов с боеприпасами. Заодно поминали известных большевиков, оказавшихся тайными агентами царской полиции, — бывшего выпускающего редактора «Правды» Черномазова, секретаря союза печатников Михайлова, а особенно бывшего руководителя думской фракции большевиков Романа Малиновского, которого Ленин продолжал защищать от обвинений в провокаторстве.
И всё же основные нападки сосредоточились на фигуре Ленина. «Лозунг "Долой Ленина — назад в Германию!" стал достоянием самых широких масс около середины апреля, — пишет Суханов. — Он стал крайне популярен среди мещан, делающих "общественное мнение", и не только пошёл по казармам, но и по заводам». 14—16 апреля все газеты облетела резолюция предельно революционных матросов балтийского флотского экипажа, встречавших Ленина на Финляндском вокзале в составе почётного караула.
Узнав, что господин Ленин вернулся к нам в Россию с соизволения его величества императора германского и короля прусского, мы выражаем своё глубокое сожаление по поводу нашего участия в его торжественном въезде в Петербург. «Если бы мы знали, какими путями он попал к нам, то вместо восторженных криков "ура" раздались бы наши негодующие возгласы: "Долой, назад в ту страну, через которую ты к нам приехал"».
Солдатская исполнительная комиссия и Московский солдатский Совет вынесли резолюции о защите от Ленина и его пропаганды. Гимназисты в Петербурге устроили демонстрацию против Ленина. Около дома Кшесинской, где, по утверждениям прессы, Ленин жил «с царской роскошью», бушевали враждебные манифестации. Газетчики уверяли, что Ленин дважды выходил на балкон и пытался оправдываться, объясняя, что его неправильно поняли. Толпы людей требовали его ареста. В правительстве на этом же настаивал Милюков.
17 апреля «Известия», орган эсеровско-меныневистского Исполкома, посвятили передовую статью защите Ленина от травли. Статья характеризовала его как «человека, отдавшего всю жизнь на службу рабочему классу, на службу всем обиженным и угнетённым». Но в тот же день в Петрограде состоялась грандиозная демонстрация инвалидов — в повязках, безруких, безногих — из столичных лазаретов. Кто мог идти, шёл сам, кто не мог, ехал на извозчиках, в грузовых автомобилях, линейках (линейка—длинный конный экипаж, в котором пассажиры сидели по бокам лицом друг к другу). На знамёнах лозунги: «Война до конца!», «Полное уничтожение германского империализма!», «Наши раны требуют победы!»
Суханов уверял Милюкова: Ленин до такой степени ни для кого неприемлем, что совершенно не опасен. «Мы не допускали, чтобы Ленин остался при своих "абстракциях". Тем более мы не допускали, чтобы этими абстракциями Ленин мог победить не только революцию, не только все её активные массы, не только весь Совет, но чтобы он мог победить ими даже своих собственных большевиков.
Мы жестоко ошиблись...
Своих большевиков он заставил целиком воспринять свои "бредовые идеи". И в недалеком будущем всё бывшее для самих большевиков явной несообразностью, явной утопией, явным кричащим уклонением от всего того, чему искони учила социал-демократия, — всё это стало единственным истинным словом социализма, единственно мыслимой революционной политикой в отличие от бредней социал-предателей и прихвостней буржуазии».
Пытаясь понять, каким образом Ленину это удалось, Суханов выделяет несколько моментов, и прежде всего его личность: «Ленин есть явление чрезвычайное. Это человек совершенно особенной духовной силы... Тип этого деятеля представляет собой исключительно счастливую комбинацию теоретика движения и народного вождя». Суханов без колебаний называет Ленина гениальным, «памятуя о том, что заключает в себе понятие гения... Это сплошь и рядом человек с крайне ограниченной сферой головной работы, в каковой сфере эта работа производится с необычайной силой и продуктивностью... это человек до крайности узкий... не понимающий, не приемлющий, не способный взять в толк самые простые и общедоступные вещи».
Второй причиной победы Ленина Суханов считает его монопольное положение в партии в течение долгих лет: «Большевистская партия — это дело рук Ленина, и притом его одного». В качестве третьей причины он называет, говоря нынешним языком, популизм. «Разудалая "левизна" Ленина, бесшабашный радикализм его, примитивная демагогия, не сдерживаемая ни наукой, ни здравым смыслом, впоследствии обеспечили ему успех среди самых широких пролетарско-мужицких масс, не знавших иной выучки, кроме царской нагайки».
Читайте дальше: Россия на грани нервного срыва. (часть 3)
